Книга Атомные шпионы. Охота за американскими ядерными секретами в годы холодной войны  - Оливер Пилат

— Я понял, что держу свою жизнь в собственных руках, — сказал он Скардону, — но так было еще со времени подполья в Германии.

(Наказанием за военную измену в США была смертная казнь, но Фукс не был американцем. В Англии наказание за то, что сделал Фукс, не превышало четырнадцати лет.)

— Раз я под подозрением, — сказал он Скардону, как будто подозрение еще не перешло в уверенность, — возможно, по размышлении, я сочту невозможным продолжать работу в Харвелле. Если я приду к такому выводу, я напишу заявление об уходе.

Неужели Клаус Фукс в самом деле верил, что изменник сможет продолжать работу в главном атомном центре Британской империи? Он сказал Скардону, что в последние два года поток информации от него постепенно сократился, так как у него возникли сомнения в правильности собственных действий. В последнее время он решил, что может поселиться только в Англии, что не хочет никуда уезжать. Было ли это официальным уведомлением о том, что он отказался от предложения бежать в Россию? Он все еще верит в коммунизм, сказал Фукс, но не в том виде, в каком он сложился в Советском Союзе.

На том и закончилась их беседа 24 января. Два дня спустя Скардон снова зашел к нему по просьбе Фукса.

— Я хочу как можно быстрее разрешить ситуацию, — сказал ученый.

Скардон предложил им вместе поехать на следующий день из Харвелла, который расположен недалеко от Оксфорда, в Лондон и дать официальные письменные показания. Так они и поступили. Фукс по-прежнему оставался, как говорят британцы, свободным человеком; его еще не арестовали. В своих официальных показаниях он утверждал, что его первый шпионский контакт в Америке состоялся с неким русским в Бостоне в феврале 1945 года, и это утверждение под маской искренности полностью маскировало его отношения с Гарри Голдом. Он говорил о встречах в Лондоне с советским агентом до и после поездок в Америку. Эти встречи происходили, по его словам, примерно раз в два месяца.

30 января Фукс вместе с обходительным, тактичным Скардоном пошел в военное министерство и указал, какую именно техническую информацию передавал советским связным; затем его заявление рассмотрел ученый-атомщик Майкл Перрин.

Известие об аресте доктора Фукса разошлось по миру 3 февраля 1950 года. Говорили, что он признался. 10 февраля на предварительном слушании в суде на Боу-стрит в Лондоне адвокат Фукса Томпсон Хэлсолл задал только один вопрос Уильяму Скардону, главному свидетелю обвинения:

— Справедливо ли было бы сказать, что, начиная с вашего обеда 24 января, он сотрудничал с вами и оказывал всяческое содействие?

Скардон ответил утвердительно; так это представлялось в то время.

Сбивчивый разговор Фукса со Скардоном проходил как-то некстати и невпопад. Похоже, тут мы видим перед собой профессора, чья типичная рассеянность распространилась и на политические вопросы. Фукс поддержал это впечатление своим утверждением о том, что разделял обычную и тайную жизнь при помощи «контролируемой шизофрении».

Если британская контрразведка MИ-5 в какой-то момент уверила себя, что добралась до самого дна в деле Фукса, то кое-что должно было поколебать ее уверенность. Во-первых, это влияние дела на ход сложных переговоров в Вашингтоне между британцами, канадцами и американцами о более широком, чем во время войны, обмене атомной информацией. Председатель американской Комиссии по атомной энергии Дэвид Лилиенталь, секретарь обороны Луис Джонсон и заместитель госсекретаря Джеймс Уэбб, по сообщениям, не пришли к полному согласию, однако у них еще был шанс договориться о новом обмене информацией, пока не стало известно о Фуксе. Когда американская общественность поняла, что обманулась в своей уверенности, что обладание главным атомным секретом дает ей иммунитет от войны на многие годы, она отреагировала с такой яростью, что представителям Великобритании и Канады — сэру Оливеру Фрэнксу и Хьюму Ронгу — пришлось признать, что пока ничего нельзя сделать. Даже в 1952 году Уинстон Черчилль все еще пытался вести переговоры по этому вопросу и вернуть их к тому этапу, на котором они находились до того, как стало известно о шпионских махинациях Фукса. Но и тогда американцы, британцы и канадцы не понимали, что контршпионаж всех трех стран отличался такой же сменой успехов и провалов в борьбе с этим видом массового идеологического шпионажа и что средство против него состоит не в усилении подозрений между тремя странами, а в более широком сотрудничестве.

Если бы признание Фукса специально было сделано с целью разорвать англо-американское атомное сотрудничество, оно не могло бы иметь большего успеха. Первым делом вставал вопрос: а не является ли словесный поединок со Скардоном спектаклем? Ввиду того, что в Харвелле и Лос-Аламосе был поставлен настолько же, если не более, обманчивый спектакль, напрашивается неизбежный ответ: это возможно. Вообще говоря, Фукс мог искренне обратиться к Скардону и все же сделать свое заявление по расчету и по директиве начальства.

Полное признание Фукса доставили через Атлантику и зачитали на секретном заседании Совместного комитета конгресса по атомной энергии — комитета сенатора Макмэхона. Оно не было обнародовано на том основании, что Фукс, возможно, «наговорил лишнего», то есть перечислил такие технические подробности, которые не успел передать своему советскому связному до того, как попал под подозрение. Пошли слухи, что в его показаниях содержатся опасные мысли, которые могут стать миной замедленного действия, вроде той сеющей рознь пропаганды, которую огласил Алан Нанн Мэй в своем фальшивом признании.

Судя по опубликованным отрывкам признания, Клаус Фукс не чувствовал угрызений совести из-за того, что причинил своей стране. Единственное, что заботило его, — это отношение друзей, включая ученых вообще, и его слова могли объясняться и чувствами, и расчетом.

Описывая агентов, с которыми ему довелось работать, Клаус Фукс не вдавался в подробности. Словесный портрет, который он дал Гарри Голду, — человек лет около сорока, ростом около 175 сантиметров, весом 80 килограммов, коренастый, с залысинами надо лбом и круглым лицом, — был достаточно информативен, но мог подойти тысяче мужчин. Когда миссис Хейнеман рассказала свою путаную историю о курьере по имени что-то вроде Дэвидсон, ФБР наугад выбрало нью-йоркского инженера по фамилии Дэвидсон и переслало его фотографию для опознания Клаусу Фуксу. Фукс посмотрел на нее и сказал: «Да, по-моему, это он». Миссис Хейнеман посмотрела на копию снимка и сразу же сказала, что это не он. Сотрудники ФБР проделали невероятную работу, чтобы сузить количество подозреваемых. Они сосредоточились на Нью-Йорке, потому что большинство встреч Фукса проходило в Нью-Йорке, но к тому времени Гарри Голд уже вернулся в Филадельфию. Начав со списка в 1200 человек, ФБР сократило его до нескольких сотен, затем до нескольких десятков, потом до дюжины и, наконец, до трех. Одним из них был Голд, и особенно на него указывала его прошлая работа в Нью-Йорке и признанные (хотя и перевранные) связи с Голосом. Двое фэбээровцев показали Фуксу фотографию Голда. Фукс покачал головой; нет, это не он, сказал Фукс. И только когда Голд сознался, Фукс посмотрел на снимок филадельфийского химика и в конце концов признал, что именно он был курьером, известным ему под именем Реймонд.